Надо просто делать все, на что ты способен, а не гадать, как сложатся обстоятельства(с)
Когда всё хорошо, мы идём на крышу и читаем стихи. Когда всё плохо, мы идём на крышу, читаем стихи и всё становится хорошо. (с)
Это прогресс: когда настроение подводит, читать не стихи Цветаевой, а автобиографию! Это просто новый уровень какой-то.
Нашла цитату в интернете и поняла, что да, сейчас поможет. Я и так хотела что-то почитать, книгу, а не фанфик, но ничего не шло. Вот мне книга.
Занятно она пишет всё-таки. Смотришь на текст, думаешь: «Ужас какой! Непонятно ничего! Что это?! О чём?» Там же тире через слово. А потом втягиваешься и...
Мать и Музыка
Я на пианино не играла никогда. Я вообще, считай, не играла. Но даже меня пробрало. И видишь, и веришь, когда читаешь. Сопереживаешь. Хотя степь мне незнакомая, как такое понять? Как сопереживать неизвестному, неизведанному, непонятному? Ну вот веришь. И видишь все эти «до — ре», буквы, ноты, слёзы, цвета, непонимания и осознания. И узнаётся что-то знакомое, будто лично видела, как эта девочка много лет назад играла, училась играть. Бывает такое ощущение, когда вспоминаешь что-то давно забытое и неважное. Вроде и нет картинки, а вроде и есть. Осанку, руки тянущиеся к клавишам, что далеко для ребёнка, пальцы длинные, чуть угловатые, но гибкие.
А я ведь думала, что буду цитировать то, что мне близко. А тире... ну что тире? Я тоже уточнения тире выделяю, они органичнее смотрятся, чем скобки.
А ещё я люблю Цветаеву за то, что слог мой. Даже когда говорится не о мне близком. Даже когда говорится о мне противоположном. Слог всегда мой. От этого читать внезапно легко и весело. И иногда удивительно.
И вот тут до меня доходит: я же не читать шла! То есть читать, конечно, но для меня не смысл первостепенным был. Я шла слушать и звучать. Я шла ритмом отстучать в себе написанное. Для меня не принципиально, что там написано, о чём. Да, интересно: как жила, чем жила, зачем жила. Но мне давно интересно. А книгу в руки я сейчас взяла. Это ведь не «сейчас поможет» было, это чёткое осознание, что по полочкам всё ритмом выстучит, что пока ритм стучит, ты жива и за что цепляться есть. Тоже, в своём роде, музыка. А впрочем...
«Когда я потом, вынужденная необходимостью своей ритмики, стала разбивать, разрывать слова на слога путем непривычного в стихах тире, и все меня за это, годами, ругали, а редкие — хвалили (и те и другие за "современность"
и я ничего не умела сказать, кроме: "так нужно", — я вдруг однажды глазами увидела те, младенчества своего, романсные тексты в сплошных законных тире — и почувствовала себя омытой: всей Музыкой от всякой "современности": омытой, поддержанной, подтвержденной и узаконенной — как ребенок по тайному знаку рода оказавшийся — родным, в праве на жизнь, наконец! Но, может быть, прав и Бальмонт, укоризненно-восхищенно говоря мне: "Ты требуешь от стихов того, что может дать — только музыка!"»
и я ничего не умела сказать, кроме: "так нужно", — я вдруг однажды глазами увидела те, младенчества своего, романсные тексты в сплошных законных тире — и почувствовала себя омытой: всей Музыкой от всякой "современности": омытой, поддержанной, подтвержденной и узаконенной — как ребенок по тайному знаку рода оказавшийся — родным, в праве на жизнь, наконец! Но, может быть, прав и Бальмонт, укоризненно-восхищенно говоря мне: "Ты требуешь от стихов того, что может дать — только музыка!"»Слог-то мой. Способ изъясняться — да. А до такой глубины языка мне ещё очень далеко. И никогда я, наверное, до него не дорасту. Всё-таки я совсем не писатель.
Чёрт
Это красивый любовный роман, нет, сказка. Даром, что автобиография. Это также красиво, так по-нашему, так близко, как истории, которые мы читали в детстве. Да, странные книги мы читали в детстве. Как все те самые прекрасные рассказы про дьявола и девушку, демона и девушку, дракона и принцессу. Это отголоски навсегда запомнившегося "Ритуала". Это завораживает и восхищает. Это то, что я точно знаю "как".
И я таки не удержусь.
Не надо это читать, почитайте лучше главу. Хотя бы одну. www.litmir.co/br/?b=67629&p=8#section_3
…Не тьма — зло, а тьма — ночь. Тьма — все. Тьма — тьма. В том-то и дело, что я ни в чем не раскаиваюсь. Что это — моя родная тьма!
«Связался черт с младенцем»
«Главными же приметами были не лапы, не хвост, — не атрибуты, главное были — глаза: бесцветные, безразличные и беспощадные. Я его до всего узнавала по глазам, и эти глаза узнала бы — без всего.
Действия не было. Он сидел, я — стояла. И я его — любила.»
«И вот, однажды, не выдержав одинокого триумфа, уже угрызаясь, но остановить потока — не в силах:
— Мама! Мне сегодня снились… утопленники… Будто они меня взяли на руки и несли через реку, а тот, главный утопленник, мне сказал: "Мы с тобой когда-нибудь поженимся, черт возьми!"
— Поздравляю! — сказала мать. — Я тебе всегда говорила! Хороших детей через пропасть переводят ангелы, а таких, как ты…»
«Кроме того, как мне было рассказывать о нем, говорить о нем он, когда для меня он был то и ты. Говорить о нем черт, когда для меня он был Мышатый: ты, имя настолько сокровенное, что я и одна не произносила его вслух, а только в постели или на поляне, шепотом: "Мышатый!" Звук слова "Мышатый" был сам шепот моей любви к нему. Не-шепотом это слово не существовало. Звательный падеж любви, других падежей не имеющей.
Ведь если я о тебе сейчас пишу он, то ведь это потому что я о тебе пишу, не тебе! В этом вся ложь любовного рассказа. Любовь неизменно второе лицо, растворяющее — даже первое. Он есть объективизация любимого, то, чего нет. Ибо никакого он мы никогда не любим и не любили бы; только ты, — восклицательный вздох!
И — внезапное прозрение — по-настоящему, до дна души исповедоваться — во всем тебе во мне (для ясности: во всем "грехе" твоего присутствия во мне) — во всей мне — я бы могла — только тебе!
…Не тьма — зло, а тьма — ночь. Тьма — все. Тьма — тьма. В том-то и дело, что я ни в чем не раскаиваюсь. Что это — моя родная тьма!»
А это уже отходя от темы родственности и близости, личные ассоциации.
«Ты никогда не снизошел до борьбы за меня (и за что бы ни было!), ибо все твое богоборчество — бой за одиночество, которое одно и есть власть.»
Мой Пушкин
Чудно же! Читаю и думаю: «Может, правда? Взять в ручки томик Пушкина, неужели действительно так хорошо? Я чего-то не понимаю?» Читая, кажется, что только так и может быть. Но это очень личное восприятие, построенное на детских ассоциациях. А знал ли, предполагал, задумывал ли Пушкин всё то, что видела в нём Цветаева? Оно вообще было?
С другой стороны, я всё же некоторые стихотворения тоже люблю. Хотя самого Пушкина — вдруг кто не знал — не люблю совершенно, да и в детстве меня заставляли его учить. Но от «Бесов» действительно никуда не деться. «Мчатся тучи. Вьются Тучи», «Мутно небо, ночь мутна.» Всё стихотворение с детства родное моё. Бесы плохие? Я должна пугаться? Да ну? Стрррашно, дух завхватывает, восторг. Хочется туда: к тучам, к бесам, к луне, в сани. Это же понятное, это же как дождь — ливень, чёрное небо, почти конец света!
И «Зимний вечер». Тут мне ни до какой старушки дела никогда не было. Ни до спиц, ни до дряхлости, даже кружка меня не волновала.
«Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.»
И вроде бы понятно: буря стучит да шумит; но всё равно представлялось и представляется что-то непонятное. Что-то странное. Ведь непонятно что. Это не зверь воет и не путник шуршит. Да, у меня в голове соломой шуршит почему-то путник! Это же КАК дитя, КАК путник, а что оно на самом деле?
Но Пушкина я всё равно не люблю и не читаю. Даже эти два стихотворения. Хотя есть у меня одно любимое. В детстве понравилось, и так — вопреки всем Цветаевым! — и осталось эпиграфом ко мне и моей жизни. Правильно Цветаева говорит: то, что в детстве запомнилось, не понимая, навсегда остаётся. Оно с самого начала мне не нравилось. Ужасно не нравилось и не нравится, как звучит. Но это всегда — вопреки мне — было верно. И мне, наверное, уже никуда не деться от вечно звучащего в голове: «Всё мгновенно, всё пройдёт, что пройдёт — то будет мило.»
«Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.»
А по Цветаевой ещё: это же так... не знаю слова, не «знакомо», не «по-нашему», не «правильно», но что-то в этом есть. Влюбиться в море — во что угодно! — влюбиться по книгам, придумать его таким, как в книгах, ждать его таким, как в книгах, найти и разочароваться. Навсегда. Никогда больше такого не-книжного моря не полюбив. Потому что это море не_моё, и мне всё равно, что больше в данном мире морей нет. Я это любить не буду.
«Море было здесь, и я была здесь, и между нами — ночь, вся чернота ночи и чужой комнаты, и эта чернота неизбежно пройдет — и будут наши оба здесь.
Море было здесь, и я была здесь, и между нами — все блаженство оттяжки.
О, как я в эту ночь к морю — ехала! (К кому потом так — когда?) Но не только я к нему, и оно ко мне в эту ночь — через всю черноту ночи — ехало: ко мне одной — всем собой.
Море было здесь, и завтра я его увижу. Здесь и завтра. Такой полноты владения и такого покоя владения я уже не ощутила никогда. Это море было в мою меру.
Море здесь, но я не знаю где, а так как я его не вижу — то оно совсем везде, нет места, где его нет, я просто в нем, как та открытка в черном гробу парты.
Это был самый великий канун моей жизни.
Море — здесь, и его — нет.»
Хлыстовки
Ну, тут скорее своё и детское.
«Слово же горький для нас объясняло пьяницу, вызывая во рту живую полынь (мы постоянно ели всё)»
Угу! Я всю зелень в районе на вкус помню! Мы действительно постоянно ели всё.
А это просто красиво.
«Во мне начинает загораться дикая жгучая несбыточная безнадежная надежда: а вдруг?»
Я знаю это чувство. Кажется, что вот ну может же быть, очень маловероятно, но может. Чуть-чуть помечать. И в этот момент никакая самая любимая мама не имеет значения. Нестерпимо хочется, чтобы было вот так! Пускай сказка, сказка невозможная, но вдруг?..
«— Ай Марина-малина, чего ж ты такая зеленая? Рано встала, голубка? Не проспалась, красавица? — Кирилловны — окружая, оплетая, увлекая, передавая из рук в руки, точно вовлекая меня в какой-то хоровод, все сразу и разом завладевая мной, словно каким-то своим общим хлыстовским сокровищем. Своих — ни папы, ни мамы, ни бонны, ни няни, ни Лёры, ни Андрюши, ни Аси, я в том раю не помню. Я была — их. С ними гребла и растрясала, среди них, движущихся, отлеживалась, с ними ныряла и вновь возникала, как та жучка в бессмертных стихах ("впопыхах!"
, с ними ходила на ключ, с ними разводила костер, с ними пила чай из огромной цветной чашки, как они, отгрызая сахар, с ними бы…"Маринушка, красавица, оставайся с нами, будешь наша дочка, в саду с нами жить будешь, песни наши будешь петь…" — "Мама не позволит". — "А ты бы осталась?" Молчу. "Ну, конечно бы не осталась — мамашу жалко. Она тебя небось во-он как любит?" Молчу. "Небось, и за деньги не отдаст?" — "А мы мамашу и не спросим, сами увезем! — какая-то помоложе. — Увезем и запрем у себя в саду и никого пускать не будем. Так и будет она жить с нами за плетнем. (Во мне начинает загораться дикая жгучая несбыточная безнадежная надежда: а вдруг?) Вишни с нами будешь брать, Машей тебя будем звать…" — та же, певуче. "Не бойся, голубка, — постарше, приняв мой восторг за испуг, никто тебя не возьмет, а придешь ты к нам в гости в Тарусу с папашей и с мамашей, али с нянькой — небось каждый воскресный день мимо ходите, все на вас смотрим, вы-то нас не видите, а мы-то все-о видим, всех… В белом платье придешь пикеевом, нарядная, в башмачках на пуговках…" — "А мы тебя оденем в на-аше! — подхватывает та певучая неугомонная, — в черную ря-ску, в белый платочек, и волоса твои отрастим, коса будет…" — "Да что ты ее, сестрица, страшишь! Еще впрямь поверит! Каждому своя судьба. Она и так наша будет, — гостья наша мечтанная, дочка мысленная…"»
парочка цитат из остальных глав
У этой женщины чудесный, за сердце берущий, певучий голос, тоже такой же каштановый. («Вчера я слушала виолончель, она звучала совсем как твои карие глаза». Так старая мать Гёте пишет молодой Беттине.)
Я так рано, потому что хотела первой поздравить вас с этим великим днем, самым прекрасным днем вашей жизни — и моей тоже. Да, и моей. В которой мне никогда ничего не дано было создать. Мне не было дано этого счастья. Поэтому я вас так и полюбила. Сразу полюбила. И буду любить — до последнего вздоха. За то, что вы — созидатель.
Madame — русская? Я знаю русских, они делают все, что им приходит в голову, и не терпят, чтобы им противоречили. Правда, Madame?» — «Совершенная, — серьезно подтверждаю я, — и больше того: когда им не дают делать того, что им приходит в голову, они эту голову — теряют (ils perdent la tкte) — поняли?»
@настроение: Оцветаевость...
@темы: Маленькие чудеса, Обзоры, Мелочи жизни издержки профессии, Ссылки
-
-
24.08.2015 в 11:46