Надо просто делать все, на что ты способен, а не гадать, как сложатся обстоятельства(с)
"Истинно, ведь, дружат и любят не за что-нибудь, а вопреки! Вопреки всему: обстоятельствам, здравому смыслу и не за качества характера или внешность, не из жалости, не из долга, не в силу благодарности, а в силу необъяснимой внутренней тяги к другому человеку..."
Иногда мне хочется вправить моей сестре мозги. Нет, не потому, о чем подумали все, кто хоть немного о ней слышал. Я хочу подойти, взять её за шкирку и очень педагогично поинтересоваться: ты что, блядь, делаешь?! Тебе 17 лет, а ну немедленно радуйся жизни! Но я этого, конечно, не делаю. Потому что, если бы мне кто-нибудь такое сказал, я бы послала его в пешее эротическое путешествие. А что я делала в 17? Не помню, но вряд ли радовалась жизни, хотя пыталась, кажись. Даже сейчас пытаюсь. Герой!
— Ты читала "Чародея"?, — спрашиваю, отбирая обратно свой сборник Цветаевой.
А она на меня смотрит так удивленно.
— Поэма, — говорю, — "Чародей", у Цветаевой.
— Кажется, — отвечает она, сразу понятно, что если и читала, то не запомнила особенно.
И все еще пытливо на меня смотрит, пытаясь понять, что же упустила. А я загадочно улыбаюсь и говорю, что произведение красивое. Впрочем, я и не ожидала, что она поймет, в конце-концов, она любит Цветаеву не за то, что какая-то женщина описала её жизнь её словами почти два века назад.
— Дети! — орёт 20-тилетняя девушка. — Дети, ну обратите же на меня внимание! Сейчас я вас буду воспитывать. И ты на меня посмотри, и ты. Итак, дети, пить и курить вредно! — важно выдает девушка и с чувством затягивается, держа в другой руке бутылку пива.
— Как-то неубедительно, — задумчиво говорит Дима.
— Да? — удивляется девушка, и быстро и весело пересказывает, как кто-то так же воспитывал её и она тоже почему-то не поверила.
— Ты медитируешь? — с улыбкой спрашиваю Руслана, который сидит в типичной расслабленной позе для медитации с закрытыми глазами и посреди стола.
Да наши ужасные, аморальные родители не запрещают нам сидеть на столе! Хотя папа, кажется, пытался мне запрещать, но мне очень нравилось и у него не вышло.
— Я ищу себя, — отвечает ребенок, — как в фильме.
— А, ну ищи, — говорю, — главное, чтобы тихо было, — добавляю тише.
— Ты подольше ищи, месяца три, желательно, — смеётся мама.
А потом Руслан делает такой типично наш жест, что я сразу как-то понимаю, что ребенка учить не надо: сам всему научится. Таких жестов ни в каких фильмах нет. Гарантирую.
— Может, ты еще пойдешь себя поищешь, — пытаюсь сказать я Руслану, на мне виснущему, но он не слышит. Поэтому я добавляю: — Ты себя нашёл?
— Нашёл, — спокойно отвечает ребенок, глядя мне в глаза.
— И как?
— Как-то так, — так же спокойно, выдает Руслан.
— Зачем ты столько куришь? — изумлённо спрашивает Шен.
— Потому что пить мне не нравится, — меланхолично отвечаю я.
И он как-то сразу все понимает. Хотя я уже много раз объясняла. По-разному, и про циничную ведьму с сигаретой в зубах, и про много всего ещё. А всё было так просто.
На самом деле всё не так, это иллюзия. То есть ощущение, которое я пытаюсь создать этой записью и поверить в него. На самом деле все печальнее. А может быть, наоборот, всё именно так, а мерзкое ощущение — это иллюзия.
Иногда мне хочется вправить моей сестре мозги. Нет, не потому, о чем подумали все, кто хоть немного о ней слышал. Я хочу подойти, взять её за шкирку и очень педагогично поинтересоваться: ты что, блядь, делаешь?! Тебе 17 лет, а ну немедленно радуйся жизни! Но я этого, конечно, не делаю. Потому что, если бы мне кто-нибудь такое сказал, я бы послала его в пешее эротическое путешествие. А что я делала в 17? Не помню, но вряд ли радовалась жизни, хотя пыталась, кажись. Даже сейчас пытаюсь. Герой!
— Ты читала "Чародея"?, — спрашиваю, отбирая обратно свой сборник Цветаевой.
А она на меня смотрит так удивленно.
— Поэма, — говорю, — "Чародей", у Цветаевой.
— Кажется, — отвечает она, сразу понятно, что если и читала, то не запомнила особенно.
И все еще пытливо на меня смотрит, пытаясь понять, что же упустила. А я загадочно улыбаюсь и говорю, что произведение красивое. Впрочем, я и не ожидала, что она поймет, в конце-концов, она любит Цветаеву не за то, что какая-то женщина описала её жизнь её словами почти два века назад.
— Дети! — орёт 20-тилетняя девушка. — Дети, ну обратите же на меня внимание! Сейчас я вас буду воспитывать. И ты на меня посмотри, и ты. Итак, дети, пить и курить вредно! — важно выдает девушка и с чувством затягивается, держа в другой руке бутылку пива.
— Как-то неубедительно, — задумчиво говорит Дима.
— Да? — удивляется девушка, и быстро и весело пересказывает, как кто-то так же воспитывал её и она тоже почему-то не поверила.
— Ты медитируешь? — с улыбкой спрашиваю Руслана, который сидит в типичной расслабленной позе для медитации с закрытыми глазами и посреди стола.
Да наши ужасные, аморальные родители не запрещают нам сидеть на столе! Хотя папа, кажется, пытался мне запрещать, но мне очень нравилось и у него не вышло.
— Я ищу себя, — отвечает ребенок, — как в фильме.
— А, ну ищи, — говорю, — главное, чтобы тихо было, — добавляю тише.
— Ты подольше ищи, месяца три, желательно, — смеётся мама.
А потом Руслан делает такой типично наш жест, что я сразу как-то понимаю, что ребенка учить не надо: сам всему научится. Таких жестов ни в каких фильмах нет. Гарантирую.
— Может, ты еще пойдешь себя поищешь, — пытаюсь сказать я Руслану, на мне виснущему, но он не слышит. Поэтому я добавляю: — Ты себя нашёл?
— Нашёл, — спокойно отвечает ребенок, глядя мне в глаза.
— И как?
— Как-то так, — так же спокойно, выдает Руслан.
— Зачем ты столько куришь? — изумлённо спрашивает Шен.
— Потому что пить мне не нравится, — меланхолично отвечаю я.
И он как-то сразу все понимает. Хотя я уже много раз объясняла. По-разному, и про циничную ведьму с сигаретой в зубах, и про много всего ещё. А всё было так просто.
На самом деле всё не так, это иллюзия. То есть ощущение, которое я пытаюсь создать этой записью и поверить в него. На самом деле все печальнее. А может быть, наоборот, всё именно так, а мерзкое ощущение — это иллюзия.